Все, захлёбываясь от переполняющих чувств, вспоминают ГКЧП. Александр Минкин и Станислав Белковский разразились прекрасными статьями в "МК". Радио "Эхо Москвы" тут же поместило их на своём сайте. Как выяснилось, они были борцами и ничего не боялись.
А я - боялся. В эти лихие деньки я был вместе с детьми работников Министерства культуры СССР в летнем трудовом лагере в посёлке Молдовка под Адлером.
Дети занимались прополкой урожая на полях подшефного колхоза, а может быть совхоза. А я от имени профкома министерства отвечал за их досуг и культурную программу. Мы уже съездили на озеро Рица и в пещеры Нового Афона. Каждый день после работы я сопровождал их на пляж и обратно. А вечером пытался устроить игры типа КВН или Брейн Ринг. Получалось не очень, потому что детишки, которым было от 13 до 16 лет уже вовсю крутили любовь как в своём отряде, так и с отрядом из города Перьми. Пермяки говорили: "А по што?" Эта фраза вызывала удивление у рафинированных деток, чьи родители работали в центральном аппарате министерства. А пермяки удивлялись, что наши ребятки совсем не желали работать в поле, ну совсем не желали.
И вот в тот самое утро "Дня Ч" я находился на прополке с нашими девочками и мальчиками, наблюдая, как они нехотя вырывают сорняки с грядок. Солнце палил немилосердно. Мошкара жрала нас со страшной силой.
Я решил закурить, но забыл спички. Поле было недалеко от шоссе, я вышел туда, надеясь найти огонька. На моё счастье, проходило несколько мужчин, которые о чём-то оживлённо беседовали. И я услышал... о болезни Горбачёва, ГКЧП и чрезвычайном положении.
Телевизор у нас был, но его смотрели только по вечерам, да и то не всегда, потому что у нас часто отрубалось электричество, что приводило в восторг нашу молодёжь. Я пытался расспросить мужиков, но они ещё раз повторили про ГКЧП, отстранении Горбачёва, про председателе КГБ Крючкова и министра внутренних дел Пуго. О войсках, которые вошли в Москву.
И я понял, что дела мои плохи. Перестройка, гласность, Ельцин, свобода. Накануне, я вышел из КПСС, чем привёл в шоковое состояние секретаря парткома министерства и курирующего нас заместителя министра. Хотя до этого был даже парторгом управления и начальником отдела.
Я решил, что в стране начнутся репрессии, и они меня коснуться напрямую. С работы из министерства меня попрут. Вызовут в КГБ и спросят о моём выходе из партии. Я, конечно, уйду в невменяемость. Но они скажут, в глаза смотреть, сука, и я расколюсь, и признаюсь в каком-нибудь заговоре. Вот такие мысли роились в моей голове. Хотелось эмигрировать. Но рядом была только Абхазия.
Вечером все прильнули к телевизору. Там было "Лебединое озеро" и зловещие лица членов ГКЧП. Правда у Янаева тряслись руки.
Я переживал очень сильно. Мои коллеги-вожатые меня успокаивали. Так было три дня. А потом ГКЧП развалился. Ельцин всех арестовал, Пуго застрелился, и я вздохнул свободно. Репрессии прошли мимо. Через неделю мы вернулись в Москву. А ещё через день мне пришла открытка на покупку автомобиля ВАЗ-21063 "Жигули", хотя я уже перестал надеяться стать обладателем первого в моей жизни личного транспортного средства.
Это была награда за мои тревоги и страхи.
И я ещё раз честно признаЮсь - очень боялся. "Я не трус, но я боюсь."
НЕМОГУМОЛЧАТЬ