-Ну и сорвал? – азартно спрашивает майор.
-Ишь вы как возбудились, - улыбается редактор. – Это только в книжках Ляндреса, «мАети ли», как говАривал товарищ Саахов из кинокомедии «Кавказская пленница», всё прекрасно, и Штирлиц герой. Ничего подобного здесь не случилось. И это вызвало неудовольствие товарища Сталина.
-А что вы всё писателя Семёнова именуете Ляндресом. Вы антисемит? Я заметил, что не любите вы лиц еврейской национальности.
-С чего вы взяли, Herr Major, - удивляется Нестор Петрович. – Я называю писателя по его настоящей фамилии.
-Нет, у вас определённый подтекст. Ирония.
-Ладно. А зачем он взял псевдоним? Стеснялся. Чего стеснялся? Самуил Маршак не стеснялся. Агния Барто не стеснялась. А вот Гоберман, ставший писателем Анатолием Алексиным, или Григорий Горин и Аркадий Арканов, бывшие Офштейн и Штейнбок, соответственно, застеснялись. Актёр Ширвиндт не стеснялся, а актёр Кац, ставший Карцевым, застеснялся.
Майор молчит, и слышно только его сопение.
-Я жду, - не унимается редактор. – Жду ваши доводы.
Но бравому майору крыть нечем, и он продолжает молчать.
-А-а-а, - радуется Нестор Петрович. – «Ничего не сказала рыбка. Лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море». Слышали сказку Пушкина о Золотой рыбке.
-Конечно. Я творчество Пушкина Александра Сергеича очень хорошо знаю. Государственник он был. С государем Николаем Павловичем дружил. Бунтовщиком не был.
-Да? А как же это: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щёголь, враг труда. Нечаянно пригретый славой над нами царствовал тогда».
-Ну, это он про императора Александра Павловича. Отомстил ему, что он уличил лицеиста Сашу Пушкина в краже яблок из госудАрева личного сада.
-Я бы немного подправил вирши, - ядовито произнёс редактор.
-Как?
-А вот так: «…плешивый щёголь, враг всех нас. Над нами царствует сейчас!»
-А вот это вы зря. Можете срок получить за оскорбление действующей власти. Я, конечно, не буду про это в рапорте писать…
-Донос строчИть, - перебивает гэбиста редактор.
-Ра-порт, - отвечает майор.- Давайте о Пушкине. Любил он монархов. И Николай Первый его любил, и выплатил все его долги, когда он умер после дуэли. И детей его на государственном коште обучал.
-Да, это мне известно. Крепостник Пушкин этого достоин. Я всегда удивлялся, почему в советской школе Пушкина считали чуть ли не рэволюционЭром. За то, что писАл всякую шелуху, типа «Во глубине сибирских руд» про декабристов. Конечно, детишкам не говорили, что пиИт брюхатил крепостных девок, а потом отправлял их из деревни в город, мало заботясь об их судьбе.
-Время было такое, - отвечает майор. – А откуда вы знаете про крепостных девушек?
-Советую вам почитать писателя Вересаева «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни». Там всё основано на опубликованных воспоминаниях и письмах друзей писателя и поэта.
-Ну, этому верить нельзя.
-Вы прямо, как наш гарант, говорящий: фамилии, явки, пароли…
-Правильно говорит. А так – это болтовня. Но мы что-то отвлеклись. Вернёмся к Штирлицу, ладно? Что там за выставка была.
-Хорошо. Вернёмся к Ша.
-Прошу вас, - взмолился майор, - называйте его по фамилии, ладЫ?
-ЛадЫ. Вернёмся к штурмбанфюреру Отто Штирлицу.
-Ну, хотя бы так.
-Выставка называлась «Das Sowjet Paradies/Sovetsky Raj». Надеюсь вы перевели.
-Свободно говорю по-немецки, не хуже Штирлица…