В 1964 году я учился в 8-м классе средней и только в 4-классе музыкальной школы по классу фортепьяно.
Начал учиться музыке переростком, поэтому как Михайло Ломоносов сидел за партой вместе с маленькими. Мне 15 лет, им — по 10 годков.
Начал учиться музыке переростком, поэтому как Михайло Ломоносов сидел за партой вместе с маленькими. Мне 15 лет, им — по 10 годков.
Так уж сложилась жизнь. Не было возможности начать учиться раньше. Да и взяли меня лишь потому, что преподаватель фортепьяно, готовившая нас дома, была завучем в музыкалке.
Успехами не блистал. Музыкальный слух имел средний, поэтому занятия по сольфеджио были для меня мУкой. Например, не чувствовал разницы при воспроизведении голосом «си» и «си-бемоль», чем приводил в трепет пожилую преподавательницу.
Да и по специальности у меня были сплошные нарекания. Молодуха-училка, недавно закончившая училище, у которой я был последние полтора года, грозила выгнать меня с треском. Я плохо выполнял домашние задания. Особенно ненавидел этюды Черни. И вообще из всей программы любил играть только несложные опусы Моцарта.
Я любил лёгкую музыку. В нотных магазинах покупал сборники, которые назывались «Популярные эстрадные произведения в облегчённом переложении для фортепьяно.»
Любил петь. Поэтому самым любимым предметом в музыкалке у меня был «хор».
К пятнадцати годам мой голос не «сломался», а звучал довольно приятно. Конечно, для профессиональной сцены он не дотягивал, но на школьных «утренниках» я пел. Аккомпанировал сам, или «партию фортепьяно» исполняла моя одноклассница Таня Кондратьева, которая училась в той же музыкальной школе, но заканчивая последний, 7-й класс.
Она была гордостью школы. Выступала на каждом отчётном концерте, участвовала во всех районных и городских конкурсах, часто занимая призовые места. Играла на «фо-но», как мы называли инструмент, просто блистательно. И если мне не всегда легко давались песни даже в «облегчённом переложении», она их играла, как говорят музыканты, - «с листа.»
Довольно симпатичная, она дружила со мной и моим другом Борей Гальпериным, благо жили мы в одном большом доме, но в разных корпусах.
Тогда в школьную среду уже начало просачиваться тлетворное влияние Запада. Мим Борис Амарантов исполнял свой номер «Атомщик доигрался» под буги-вуги. У ансамбля Игоря Моисеева, на концерт которого водила меня мать, была пародия «Назад к обезьянам», высмеивающая западную музыку. Ихние «стиляги» кривлялись под рок-энд-ролл Била Хейли «Rock around o^clock”.
Я ловил «вражьи голоса», слушая запрещённую в СССР музыку. И неожиданно услышал несколько песен, которые потрясли меня до глубины души.
Высокие мужские голоса исполняли такие красивые и ритмичные мелодии, что я был очарован. По субботам британская Би-Би-Си поздно вечером передавала концерт по заявкам из СССР. Я очень удивлялся, кто мог писАть туда пИсьма, и как они доходили до Лондона.
Так вот, я узнал, кто пел так понравившиеся мне песни. Это были....
Конечно, сейчас все знают «The Beatles”, но тогда они были известны единицам. И тут мне повезло. В 4-м классе музыкалки появился новый предмет - «Ансамбль». Пианисты должны играть вместе со скрипачами и виолончелистами дуэты и трио. И вот на одном из моих занятий, где меня в очередной раз ругала училка, вошла девочка в сопровожении своего преподавателя по классу скрипки. Девочка лет 13-ти была бесподобной красоты голубоглазой природной, естественно, блондинко, но … хромой. В левой руке она держала скрипичный футляр, вероятно с инструментом.
На ней были брюки, скрывающие уродливую левую ногу, одетую в специальный высокий медицинский ботинок. Она очень сильно хромала, поэтому было заметно, что она смущалась, когда приходилось общаться с незнакомыми.
-Вот, Валерий, - сказала моя учительница, - эта девочка будет с тобой играть ансамбли. Познакомься.
-Валера, - сказал я, вскочив с фортепьянной банкетки, и протянул руку, пытаясь хоть ощупью прикоснуться к такой красоте.
-Валерия, Лера, - приятным голоском ответила девочка и пожала мою руку тёплыми пальцами.
-Они ещё и тёзки, - съязвила моя училка Лидия Михайловна, - прелестно. - Ну, чувствую, дело у вас пойдёт.
А мы с Лерой молчали, глядя друг на друга. Напряжённо молчали, держась за руки.
-Так, Софья Бориславна, - обратилась Лидия, как я её называл за глаза, к Лериному педагогу, - с чего они начнут?
Та что-то ответила. Но я не слышал. Я не отпускал пальцы девочки, я был в ступоре. На меня что-то нашло.
-Так, Валерий, - вывела меня из оцепенения Лидия, - ноты ансамбля есть у Леры. Она завтра принесёт. И ты купишь в магазине такие же. Руку свою убери.
Я отпустил пальцы девочки и покраснел, что бывало со мной крайне редко.
- Ну мы пойдём заниматься, - сказала Софья Бориславна, - у нас тоже урок.
Я опять сел за пианино. Что-то играл. Лидия на меня орала, но я ничего не слышал и не понимал. Я был сам не свой. Я думал, что не буду ждать завтрашнего дня, а сегодня напрашусь пойти с Лерой к ней домой, чтобы взять ноты.
Наконец мучение закончилось. Лидия испещрила замечаниями мой дневник. Её авторучка была заправлена красными чернилами, и мне казалось, что это написано кровью, которую я ей сильно попортил.
Я выскочил в коридор и стал обегАть классы, пытаясь найти девочку. Наконец я увидел Софью Бориславну. Но она была одна.
-А где Лера? - спросил я неестественным голосом, чем удивил учительницу.
-Минут пять как ушла, - ответила та. - Ты её догонишь. Она живёт в большом сером доме на Ново-Остаповской. Ты хочешь скорей взять ноты и начать заниматься?
-Конечно, - ответил я.- Я очень люблю скрипку и жалею, что не скрипач.
Я нёс околесицу, чтобы понравиться Лериной училке. Зачем я это делал, непонятно. Но я ужЕ ничего не соображал. Даже не попращавшись, я вылетел из класса. Спустился с третьего этажа и побежал в указанном направлении. Через минуту я увидел хромающую фигурку.
-Лера, - закричал я, - подожди.
Но девочка не оборачивалась.
НЕМОГУМОЛЧАТЬ