Пришла мама с друзьями бакинскими в часть. Командиру роты бутылку коньяку "Девичья башня", азербайджанского, самого лучшего, поставили. И старший лейтенант Эльтерман отпустил меня на сутки в увольнение. И обещал ещё на двое суток отпустить. Ну это всем так полагалось, к кому родные приезжали. Получил я увольнительную. А тут тревога. Рота, схватив противогазы, побежала на командный пункт.
Мне дежурный по роте говорит, чтобы сваливал, а то тоже побежишь. И забыл записать меня в книгу увольнений. А это очень серьёзное правонарушение. Но оказался виноват я.
Утром, вернувшись в часть, и проходя через плац, я увидел старшину. А старшина, заметив меня, крикнул:
- Разбейте ему очки, что бы знал порядок.
Я машинально поправил очки, приветствовал его, поднеся руку к головному убору, и пошёл в канцелярию, чтобы получить новую увольнительную. Мама ждала меня в машине за территорией части. Но дежурный по роте сказал, что старшина меня отпускать запретил. Ни командира, ни замполита в роте не было. Воскресенье. Я маме всё объяснил. Она к дежурному офицеру. А тот, мол, не могу старшине приказать, власти не имею. Врал, гад, ведь за командира роты остался. Не хотел с "куском" отношения портить. Уехала мама, обещав "это так не оставить". И не оставила.
Часа три прошло. Воскресенье. Выходной. Ни работ, ни занятий. Сижу грустный в курилке, смолю сигаретку американскую "Мальборо", которую мне мамины друзья бакинские дали. Из Ирана сигареты, контрабандные. Друзей угощаю, земляков своих, москвичей. Сочувствуют они мне. Не бери в голову, говорят.
И вдруг дежурный по роте прибегает, и увольнительную аж на двое суток вручает:
- Всё, записал тебя в книгу увольнений. Иди.
- Спасибо, товарищ сержант. - а сам удивляюсь. Как такое могло произойти.
А произошло следующее. Оцените уровень. Заместитель командующего округом генерал-полковника Олиферова, генерал-майор Сергеев велел разобраться в моей ситуации. Дежурный по бакинскому гарнизону позвонил домой командиру части подполковнику Шахворостову. Тот лично вставил звездюлей старшине Кушнарёву, и я пошёл в увольнение на двое суток. Вот, что значит быть завблоком гостиницы "Россия".
Я нежился в горячей ванне номера "Люкс" гостиницы "Интурист". Курил "Мальборо". Вкушал дары азербайджанской кухни за столом, накрытом прямо в номере. В ресторан мне, солдату, было нельзя. Меня вместе с мамой возили по городу, показывая достопримечательности. Но через двое суток я вернулся в часть.
Доложил дежурному по роте, что прибыл из увольнения. Тот побежал к старшине. Меня вызвали в каптёрку. Это кабинет старшины и писаря. Я вошёл:
- Товарищ старшина, рядовой Касьянов по вашему приказанию прибыл.
- Выйди, - приказал старшина писарю. Младший сержант киевлянин Башинский, одного призыва со мной, скрылся за дверью.
- Вы что, жаловаться на меня? - спросил старшина.
- Я лично не жаловался.
Я смотрел на старшину и понял. Этот человек получил такой удар по своему самолюбию, что мне нет прощения. Он считал себя неприкасаемым. А я разрушил эту идиллию. И он мне этого не простит никогда.
- Идите.
- Есть. - и повернувшись кругом, вышел из каптёрки.
До самого увольнения в запас, старшина не видел меня "в упор". Но при каждом удобном случае строил мне козни. Я отвечал изощрённым издевательством, которое трудно наказуемо.
В роте сменился командир. Я был на хорошем счету в части. Замполит доверял мне проводить еженедельную ротную политинформацию. А уж на всех собраниях я был штатным оратором. Я печатался в окружной газете "На страже". Наконец, меня поощрили отпуском, что для старшины было ударом ниже пояса.
Мне даже было немножко жалко старшину. Мой дембель был выходом для нас обоих.
Больше я его никогда не видел. Но услышал про него недавно. В "Одноклассниках" мой однополчанин, служивший через через 7 лет после меня, сообщил, что у старшины Кушнарёва возникла проблема с голосом. Он стал хрипеть. И его комиссовали. Видимо он вернулся в родную деревню.
"Sicgloriamundi"(лат.) - так проходит земная слава.
НЕМОГУМОЛЧАТЬ